Всё будет, а меня не будет

С малых лет неумение молчать и прогинаться под обстоятельства невыгодно отличало Эмку Манделя от других детей – после конфликта с директором близорукого упрямого мальчика отчислили из школы с формулировкой «за хулиганство». Он перевелся в другую, но не успел закончить ее из-за войны. Что не помешало ему стать заметной фигурой в поэтическом обществе везде, куда бы судьба не заносила его.  

 Он был несомненно талантлив – так же несомненно, как правдив и неудержимо открыт и откровенен. В искусстве, видите ли, нельзя молчать, мяться и врать. Даже если это смертельно опасно.

 «Литература и должна быть литературой — но она не может питаться одной литературой и жить исключительно литературными интересами. Ибо ее главная задача — добывать гармонию из наличной жизненной ситуации. Поэтому распространенная в начале 90-х многоумная фраза, что «теперь, после того как разрешена общественная мысль, литература может вернуться к самой себе, к своим собственным задачам» — не то что не верна, а просто от начала до конца лишена содержания. Звучит гордо, но произносящий ее не смог бы объяснить, что он имеет в виду. Уже несколько тысячелетий человеческая мысль бьется над определением сущности и задач искусства в его взаимосвязи с бытием, а этим все это, оказывается, известно изначально, только одна проблема есть — освободиться от лишнего», писал он в одной из своих работ.

 Наум Моисеевич, несомненно, был человеком искусства. Рыцарем слова. В 1945 году, поступив в Литературный институт им.М.Горького, благодаря своему таланту и «настоящести», становится известен далеко за пределами студенческого кружка.

 А в 1947 за стихи о Сталине, неосторожно и вдохновенно прочитанные на каком-то квартирнике, отправляется в тюрьму. «Я читал стихи публично свои, даже с трибуны. Не потому, что я был такой храбрый, а потому, что я написал стихи, и мне хотелось их прочесть» - скажет потом известный поэт в одном интервью. Все верно, стихи написались. А значит, их надо читать…

 «Меня разбудили, сунули под нос бумагу: "Вот прочтите", и строчки заплясали перед глазами — это ордер был на арест. Старший из гэбистов спросил: "Оружие есть?" — и спросонья я буркнул: "Пулемет под кроватью"».

 После восьми месяцев, проведенных на Лубянке , в изоляторе министерства госбезопасности, Мандель , как «социально опасный элемент», был этапирован в сибирскую деревню и в ссылке провел три года. В 1951 году, не имея возможности вернуться, перебирается к родственникам в Караганду.

 Страшно близорукий, он, тем не менее, поступает в Карагандинский горный техникум (где у него преподает Н.Пагануцци, о котором я расскажу в следующем материале), заканчивает его и получает диплом горного мастера (штейгера). Женится, зарабатывает на жизнь очерками в «Социалистической Караганде». И пишет, пишет стихи… Которые опять «не такие» и над головой поэта снова собираются тучи.

 Замкнутое колесо и угрозу очередного ареста прерывает смерть Сталина, и в 1954 году, после амнистии, Наум Моисеевич возвращается в Москву. Чтобы в 1973 году окончательно покинуть страну, объясняя свой шаг «нехваткой воздуха для жизни». К этому моменту Коржавин уже широко известен, хотя стихи его ходят только в самиздатовских копиях.

 С началом перестройки он, по приглашению Окуджавы, приезжает в Москву, и, почти не видя, страшно смущается, когда ему говорят, что зал аплодирует стоя. На сцену в тот вечер выходили известные актеры и читали, читали его стихи…

 В Караганде его именем ничего не названо. На улице Моторной в Большой Михайловке, где молодая семья Манделей снимала дом, нет мемориальной таблички. Наш город был всего лишь коротеньким (и не самым счастливым) эпизодом этой долгой жизни, полной событий и впечатлений… Но для меня она пример того, как важно быть честным и до конца остаться самим собой.

Всё будет, а меня не будет, —

Через неделю, через год...

Меня не берегите, люди,

Как вас никто не бережёт.

Как вы, и я не выше тлена.

Я не давать тепла не мог,

Как то сожжённое полено.

Угля сожжённого комок.

И счёты мы сведём едва ли.

Я добывал из жизни свет,

Но эту жизнь мне вы давали,

А ничего дороже нет.

И пусть меня вы задушили

За счастье быть живым всегда,

Но вы и сами ведь не жили,

Не знали счастья никогда.

1957